ОСНОВНОЕ ОТЛИЧИЕ

Спецвыпуск Xakep, номер #046, стр. 046-120-6

- Ген суицида должен сработать, - сам себе сказал Коломенцев, бросая окурок в урну; рассыпая искры, тот ударился о край чугунной пепельницы, отлетел в сторону, и Коломенцев был вынужден затопать тут же вспыхнувшую кучу сухой листвы.

Вдалеке завыла сирена. Коломенцев с досадой пнул погасшую кучу, сунул руки в карманы и вошел внутрь приемного отделения. Медсестра что-то говорила в микрофон, общаясь с подъезжающей бригадой; похоже, дело было серьезным.

- Реанимация! – крикнула она в окошко, перед тем как выскочить в коридор. Потом она помчалась в реанимационную палату; зашипел кислород.

Тормоза заскрипели у самых дверей. Коломенцев услышал, как клацнули носилки, превращаясь в каталку; кто-то крикнул на улице, разгоняя любопытных.

Спустя секунду бригада «Скорой» в полном составе ворвалась в холл. Никто уже не упрекал врача в том, что в очередной раз машина влетела в грязную лужу посреди двора, никто не старался качать права – каждый делал свое дело.

- Повешенный, - на ходу бросил врач смены, толкая каталку. Фельдшер бежал с другой стороны, не давая телу упасть с каталки на особо крутых поворотах. Коломенцев быстрым шагом присоединился к процессии, машинально подхватив запястье левой руки, свешивающейся набок, стараясь нащупать пульс.

И увидел, как из-под рукава куртки торчит кусок бинта.

Глаза Коломенцева метнулись к другой руке, которую поддерживал фельдшер. Бинты были и там. И только тогда врач взглянул в лицо человеку на каталке.

Это был тот самый парень, которому он зашивал руки неделю назад.

- Вот черт… - только и смог сказать он, внезапно остановившись и выпустив руку. Тем временем пациента вкатили в реанимационную и, точно пушинку, перебросили на стол. На лицо легла кислородная маска.

Коломенцев медлил всего несколько секунд; потом в голове что-то включилось, и он рванул следом за бригадой. Фельдшер перехватил у дежурной медсестры маску, она тем временем цепляла электроды к ногам и рукам парня, чтобы снять кардиограмму.

Коломенцев рванул на теле самоубийцы одежду; в сторону полетели пуговицы от рубашки, затрещала майка. В последний раз кинув взгляд на бинты на руках, он сложил ладони крест-накрест и, приложив их к грудине, качнул что есть силы.

Тело трепыхнулось; Коломенцев как заведенный толкал и толкал сердце. Тихо шипел кислород; медсестра периодически вскрикивала, когда видела на кардиограмме пульсовую волну, но это было всего лишь действие рук Коломенцева. Войдя в ритм, врач позволил себе поднять глаза на лицо того, кому он оказывал помощь.

Посиневшие губы не хотели розоветь; сердце не работало, дыхание не восстанавливалось. Глаза, неподвижно смотревшие в потолок, выражали непонятную никому предсмертную грусть, которую Коломенцев видел так часто – и все никак не мог ни понять ее, ни смириться с ней.

- Зрачки? – коротко кинул он стоявшему у изголовья фельдшеру.

- Пока узкие, - ответил тот, наклонившись к маске.

Коломенцев ожидал ответа «Поползли», что означало бы бессмысленность их действий – расширяющиеся зрачки были признаком необратимости, знаком смерти.