БЛАГОСЛОВИ, ГОСПОДИ…

Спецвыпуск Xakep, номер #045, стр. 045-104-2

Дима оперся на перила, размял уставшие от клавиатуры пальцы, посмотрел вниз – туда, где возле подъезда на детской площадке резвилась малышня. Пара десятков мальчишек и девчонок в окружении матерей производили жуткий шум, на все голоса стараясь перекричать друг друга. Из одного конца двора в другой летал разноцветный мяч, кто-то носился с игрушечным автоматом, кто-то строил домик из песка. На лавочках у подъездов – вечные пенсионеры, беседующие о своих детях, болезнях, политике. Неподалеку – цепь аккуратных кирпичных гаражей, несколько автомобилей со снятыми колесами или открытыми капотами, вьющиеся вокруг них владельцы, озадаченные тем, что у них опять «не сосет», «стучит», «троит» и «пробуксовывает».

Внимательно прищурившись, Дима разглядел на собачьей площадке и рядом с ней несколько симпатичных дам с собаками. Одна из них привлекла его особое внимание своей яркой внешностью, но внезапно въехавший во двор грузовик-фургон заставил ее вместе с собакой отскочить на газон, тем самым скрыв ее от Димкиных глаз. До его ушей донеслась ругань на нерусском языке, похоже, она принадлежала кавказцам. Потом хлопнула дверца грузовика, но Дима никого не увидел – то ли шофер не вышел из машины, то ли он стоял с другой стороны за фургоном. Пару раз громко гавкнул ротвейлер, после чего все стихло.

Дима еще раз кинул взгляд на озеро, отметил там пару лодок с безумными рыбаками, которые наивно полагали, что рыба в искусственном водоеме может появиться сама собой. Никогда он не понимал этой страсти к рыбной ловле; он вообще мало понимал все то, что не имело отношения к компьютерам.

– Ну что, вернулась? – спросил он у компьютера, обернувшись в комнату. – Время вышло…

Отодвинув штору, Дима шагнул внутрь прохладной комнаты. В углу экрана мигал значок пришедшего сообщения. Он крутанул кресло к себе, опустился в него, сделал несколько оборотов, отталкиваясь ногой от пола, думая, что же на этот раз у него спросят.

«Расскажи о себе…» – горело на экране. Этого Димка не ожидал. Он бы хотел продолжения того легкого флирта, что завязался у него с невидимой собеседницей, назвавшейся интересным и странным именем Дана. На шутку, связанную с трансвеститами и Даной Интернешнл, она не отреагировала, что можно было истолковать двояко – либо как незнание факта, либо как обиду. Дима больше и не пытался узнать ничего о сексуальных пристрастиях Даны, ограничившись разговором о ее внешних данных, одежде, любимых фильмах, актерах и актрисах…

– О себе, – хмыкнул Дима. – Легко сказать – о себе. Хотя можно попробовать.

Он положил пальцы на клавиатуру, на секунду задумался и набрал, проговаривая вслух, чтобы не сорваться на пошлость:

– Мое имя ты уже знаешь. Профессия – не приобрел, молод еще…

*******

Рабочий день выдался спокойный, даже слишком. Тепляков не любил подобные тихие дежурства по ряду причин. Во-первых, они жутко выматывали нервную систему. Ждать ежеминутно, ежесекундно тревоги, поворачивать голову к дверям всякий раз, когда они открываются, ожидая увидеть в них посыльного и съемочную группу, этих любителей «чернухи» и крови, – это заставляло уходить с таких дежурств домой еще более измотанным, чем после суток работы где-нибудь под землей, в огне или по колено в воде. Во-вторых, Тепляков всегда чувствовал себя виноватым за то, что доля испытаний в этот день миновала его, особенно если он знал, что накануне было очень и очень жарко. Казалось, что ребята из предыдущей смены сделали часть и его работы, облегчая ему существование, а на самом деле осложняя его. В-третьих, и это было хуже всего, Тепляков оказывался не готовым к чрезвычайным ситуациям, оставаясь наедине со своими мыслями о семье, доме, дочери и прочих бытовых мелочах, из которых скроена жизнь. Порой, поддаваясь на это кажущееся спокойствие, он погружался в себя, и тогда сирена заставала его врасплох, и тогда чего он мог совершить ошибку. Конечно же, он не признавался в этом никому, тем более психологу подразделения: можно было запросто лишиться работы. Но себе – себе самому! – он уже давно признался, живя только лишь ожиданием этой самой ошибки, которая вывернет все его существование наизнанку и подтолкнет к той черте, за которой уже ничего изменить будет нельзя.