Плащ

Спецвыпуск Xakep, номер #038, стр. 038-118-2

"Вот только стоит ли? – подумалось генералу. - Может, пора выходить из тени?"

- Я не знаю, ради чего ВЫ здесь, - ответил Бурков. - Я здесь ради него...

И он кивнул за стекло.

* * * * *

Ладони прижаты к вискам. Там, на привычных местах - шрамы. Круглые, лучистые. Словно они всегда там были. Пальцы осторожно поглаживают их, массируют, хотя они никогда не болели. Две звездочки на висках - два центра Вселенной.

Подушечки пальцев словно приросли к ним, ладони старались закрыть уши, не пропуская в них ни звука. И трудно было определить, что важнее: растирать лучики шрамов, стараясь сравнять их с кожей, или изолировать себя от любого мало-мальски значимого шума вокруг.

Иногда он поднимал глаза к зеркалу. Отражение не радовало его, он отводил взгляд в полированную поверхность стола, которая делала его лицо расплывчатым и непохожим на самого себя. Так было намного проще - осознавать, что ты - это не ты, а просто какая-то аморфная масса памяти, рефлексов, инстинктов и поведенческих комплексов.

Иногда он пристальнее вглядывался в свое отражение в светлом лаке, пытаясь понять, кто же он на самом деле. Ничего на ум не приходило.

- Кто? - спрашивал он у своего размазанного отражения. - Кто я? Зачем я?

Частенько он вставал, начинал ходить по комнате, не замечая расставленных кресел и задевая их коленями. При этом пальцы по-прежнему цепко сжимали виски, а уши не улавливали ни единого звука - да их и не было тут, по большому счету. Любой человек, оказавшись рядом, поразился бы тому, с какой настойчивостью обитатель комнаты стремится к тишине. Телевизор и музыкальный центр были выключены практически всегда, за исключением принудительного включения на выпуски новостей. Окон в комнате не было, стены толще не придумаешь, полная изоляция. И тем не менее, самым главным в жизни была тишина. Сохранить ее, не допустить в уши этот мерзкий звук - значит, остаться в живых.

Откуда брался звук, объяснить не представлялось возможным. Просто неизвестно откуда доносился тихий, постепенно нарастающий шелест, что-то вроде шепота, перерастающего в гомон. Звук не был металлическим, не был искусственно синтезированным - что-то знакомое настолько, что просто никогда не отмечалось в сознании как неотъемлемая часть мироздания. Этот звук был всегда и именно поэтому был незаметен ранее.

Этот шелест шел откуда-то сбоку, хотелось обернуться и увидеть то, что могло производить подобный шум. Просто обернись, достаточно быстро для того, чтобы успеть ухватить шелест за самый кончик. Уже много дней и ночей это не удалось сделать ни разу. Звук ускользал, чтобы спустя пару мгновений появиться вновь с другой стороны.

Это выматывало. Это мешало жить. Это делало существование похожим на бесконечную охоту за солнечным зайчиком. И когда становилось совсем невмоготу, он кричал, кричал до рвоты, чувствуя, как надуваются на шее вены, превращаясь в толстые шнуры. И этот крик убивал шелест. В среднем минут на тридцать. Так что кричал он много и часто.