The culture of youth

Спецвыпуск Xakep, номер #042, стр. 042-120-15

- Да, - приложил Гребень трубу к уху. – Хорошо. Везите сюда, вначале я сам посмотрю… Хотя нет, стойте, вот еще что…

И он, понизив голос, принялся говорить что-то своим подчиненным – неразборчиво и методично.

Когда Марат в последний раз ударил по Enter, это вышло сильнее, чем обычно – Гребенников обратил на это внимание и приблизился.

- Все? – спросил он и, получив утвердительный ответ, похлопал Марата по плечу. – Молодец. Сейчас твой компьютер уже летит из окна двенадцатого этажа, дабы похоронить все следы того, что на нем когда-то было…

- Зачем? – дернулся было Марат, но властная рука остановила его.

- Я принял решение и в отношении тебя… - прищурившись, посмотрел в глаза парню Гребень, и Марат прочитал там приговор…

* * * * *

Переулок, узкий и темный, казался бесконечным. Стены по обе стороны были испещрены надписями, граничащими с безумием, фашизмом и черной магией. Звезды – пяти-, шести- и семиконечные; молнии, стрелы, снова звезды. Большинство слов на английском – от банального Eminem forever до длинных фраз из текстов песен разного рода «металлических» групп. Через каждые десять-пятнадцать метров – упоминание о Rammstein. Мрачные стены излучали дикость и первобытность – начало двадцать первого века здесь было абсолютно незаметным, присутствие цивилизации скрадывалось образами из страшилок и голливудских «шедевров», прославляющих кровавые сцены с участием Фредди, Джейсона и иже с ними.

По переулку медленно передвигался Марат. Именно передвигался – не шел, не бежал, не мчался вприпрыжку. Его движения напоминали судорожные подергивания; он отталкивал свое тело от одной стены, чтобы упасть на противоположную и сползти по ней до самой земли. Руки хватали воздух; рот раскрывался в немом крике; одежда казалась каким-то жутким рабочим комбинезоном – Марат, с трудом преодолевая метры по этому мрачному коридору, собирал со стен надписи, сделанные мелом, размазывал тексты «Раммштайна» и дьявольские знаки.

Лицо его было похоже на наждачную бумагу, бывшую в длительном употреблении – множество ссадин и царапин, покрытых запекшейся корочкой, заплывший глаз, кровь, сочащаяся из угла рта… Стоны, срывающиеся с губ, усиливали кровотечение; свободной рукой он вытирал рот, размазывая кровь по куртке.

На какое-то мгновение он замер посреди переулка, оттолкнувшись от одной стены и не добравшись до противоположной. Руки, раскинутые в стороны, застыли в воздухе, как два крыла; глаза в ужасе заметались по сторонам, разум судорожно пытался сообразить, что же случилось, и куда подевалась опора. Ноги, до сей поры выписывающие невообразимые пируэты, внезапно напряглись, как палки, сделав совершенно неразличимыми колени; стон, больше похожий на хрип, сорвался с его губ и отразился от стен.

Где-то далеко за спиной хлопнула металлическая дверь. Человек вздрогнул; колени обозначились совершенно неожиданно, ноги подломились, как спички. Падение было быстрым, болезненным и крайне беспомощным.